Выставка "Сергей Эйзенштейн и японская культура" в Музее кино
Место: Государственный центральный музей кино на ВДНХ
Адрес: Москва, 129223, проспект Мира, 119, павильон № 36
Справки: +7 (495) 748–86–84
Подробная информация об экспозиции доступна на сайте Музея кино
"Выставка "Сергей Эйзенштейн и японская культура" предполагалась как временная, но мы увидели, что экспонаты очень "прижились". И это стала фактически постоянная экспозиция: мы планируем менять что-то в витринах, перемещать (возможно) на другие точки и стены, но "ядро" японского комплекта остается." — Музей кино.
Экспозиция посвящена встрече Эйзенштейна с мастерами японского искусства и в целом теме Японии в его фильмах и теоретических трудах.
Ее дополняют репродукции детских и юношеских рисунков Сергея Михайловича. Они сделаны под влиянием европейской карикатуры, но и традиционное японское искусство, воспринятое в Европе и по-своему осмысленное стилем модерн, косвенно формировало будущего режиссера.
О выставке
ЯПОНСКИЕ УРОКИ ЭЙЗЕНШТЕЙНА
Увлечение культурой Японии началось у Сергея Михайловича Эйзенштейна (далее — Э. или С. М.) в юности с интереса к театральным системам Кабуки и Нō.
Мечта увидеть их на сцене привела к тому, что осенью 1920 он приехал в Москву изучать японский язык в Академии Генерального штаба, чтобы попасть в Японию переводчиком. И хотя вскоре он ушел из Академии, став художником и режиссером театра, а затем кино, японские уроки ему очень пригодились. Оказалось, что и в России можно применить многие идеи японского театра. Так, ханамити (помост со сцены через зрительный зал) обернулся в первом спектакле Э. «На всякого мудреца довольно простоты» (1923) проволокой над головами зрителей, по которой авантюрист Голутвин «уходил в эмиграцию» (на балкон). Работая в кино, С. М. показал в статье «За кадром», что монтаж кадров напоминает иероглифическое письмо. Трехстишия хокку учили выбору двух-трех деталей, способных передать одновременно состояние души и природы. Когда в 1928 театр Кабуки приезжает на гастроли в Москву, Э. ежедневно ходит на спектакли, извлекая полезные уроки. Например, он замечает, что, играя гнев персонажей, актер, по традиции, скашивает глаза к переносице (ранее эту мимику он отметил в гравюрах Сяраку). С. М. обращается к физиологии зрения — оказывается, что японцы такой условностью на сцене подчеркивают общечеловеческое проявление стресса.
Позднее Э. посоветует Михаилу Кузнецову, игравшему в «Иване Грозном», чуть скосить глаза при взгляде на дыбу, и зритель интуитивно почувствует жестокость опричника. В статье «Нежданный стык» С. М. называет спектакли Кабуки образцом для недавно изобретенного звукового кино. Ключевой кадр «Ивана Грозного» был найден благодаря образу ястреба над снежной равниной в гравюре Хиросигэ. Эстампы Утамаро и Хокусая для него — не просто портреты, пейзажи, бытовые сцены, но воплощение законов дальневосточной диалектики Инь-Ян, и Э. посвящает им этюды и целые главы своих трудов об искусстве. В его коллекции «предков кино» есть гравюра с персонажами уцуси-э — «слайд-театра», изобретенного в Японии в середине 19-го века…
Сергею Михайловичу не удалось при жизни попасть в Японию, но туда пришли его фильмы, переводы его книг, выставки о его творчестве. Наследие Эйзенштейна изучают в японских киношколах и университетах — с особым вниманием к его наблюдениям и мыслям о японской культуре.
Экспозицию дополняют репродукции детских и юношеских рисунков Сергея Михайловича. С ранних лет он выразительно рисовал персонажей одной линией и научился строить из них на бумаге целые сюжеты. Его зарисовки в ученических тетрадях были сделаны под влиянием европейской карикатуры.
Но и традиционное японское искусство, воспринятое в Европе и по-своему осмысленное стилем модерн, косвенно формировало будущего режиссера. Прямой диалог Эйзенштейна с культурой Японии начался в юности, когда он познакомился с японским языком, письменностью, поэзией, творениями мастеров графики и театром этой страны.
Экспозиция подготовлена при партнерской помощи Российского государственного архива литературы и искусства (РГАЛИ).